Перелётная птица, населяет лесную и лесостепную зону России от западных границ до Байкала. Гнездо строит на дереве, в кладке 4-7 голубовато-зелёных яиц с крапинками и полосками. Голос — звонкая песня «Пиньк-пиньк» и громкая трель «Фью-фью-фью», «ля-ля-ля», «ди-ди-ди», «ви-чиу». Определяется по характерной окраске: в полёте хорошо видны белые полосы на плечах.
Распушился, ножку поджимает, околел начисто. В синичьей стае зяблик околачивается, посреди зимы, в лесу хвойном. Как он от своих отстал, к чужим прибился, — не у кого спросить, некому ответить…
— Пень-пень! — тараторят синицы. Мельтешат жёлтыми грудками, белыми щёчками — в глазах у меня рябит.
Нахохлился зяблик, ножки попеременно в пуху греет, перья на нём дыбом.
Он, зяблик, весь для весны. Долго её не замечают, весну. Только с прилётом зябликов становится она очевидной для всех. Той счастливой порой, когда ждут перемен и верят: всё сбудется. Прилетает зяблик рано-рано, при нетронутых скрипучих снегах, сосульках с крыш и крепких утренниках с обильным инеем. Скомандует зяблик своей песней — и сбудутся лужи, набухшие почки, сбудется березовый сок, зелень травы, умягчающей лужайки, и цветы сбудутся, и зов кукушки, и радуга, что соединит землю с небом. О, он-то командир! Всегда бодр, подтянут, на цветном мундирчике ни морщинки! Бывает, заскучает… Это значит — хмурую погоду жди. Солнцепоклонник он, зяблик. Горюет, когда солнце скроется.
Много у нас зябликов. Так много, что не удосужимся оценить эту птичку. За песни, за гнёзда, едва не лучшие в лесах, просто за то, что она есть…
— Пень-пень! — кричали синицы.
Одна и впрямь к пню прилепилась. Отколупнув, обронила на снег соринку и цену себе набивает:
— Пень-пень… трах-тара-рах!
Вот как она: поддала по пню и пень в дребезги, трах-тара-рах! Зяблик сорвался, сел к соринке и получил от синицы в бок щипок: не лезь куда не просят. Порхнул он на ёлку — оттуда прогнали. Синица, замызганная замарашка, непутёво прошипев, его турнула. Он к кустику, опять синицы в брань: «Пень, пень!» Чего путаешься, нам мешаешь, пень ты этакий!
Помыкает им, небось, всяк, кому не лень. Чужой: что ни сделай, всё не так, не ладно. Плохо зяблик смотрится. Забит. Пришиблен. Ни присущей ему задорной молодцеватости, ни бравых повёрток. По-синичьи прилепился к стеблю ржавого лабазника — спиной вниз. Давай ковыряться, авось чего отколется. И вдруг как ударит по-зябличьи громко и полнозвучно:
— Пинь-пиньк!
Нашёл, откололось ему зёрнышко!
Синицы тут как тут, оттеснили, вытолкали. Поковырялись они, замусорили снег трухой и снова в брань: «Пе-ень! Пе-ень!» На что им какие-то зёрнышки, в горло не лезут!