Благофауна

Речное зимовье

Очутись летом плотица хоть на миг в этой ледяной духоте, в кромешных этих потёмках — сердце лопнуло бы со страха…

А сейчас в красноглазой рыбёшке через край плескалась радость: чуете, буря утихает? С разгона плотица бросалась из стороны в сторону, падала отвесно, чтобы взмыть вдруг вверх, и то вставала вниз головой, то подставляла льду бочок, словно лёд мог зажечь на чешуе слепящие зайчики.

Есть на воле солнце…
Кружили мальки. Окуньё — поодиночке крупные, стаями полосатая ребятня — рассекало омут.
Есть солнце, светит!

Общее возбуждение не разделяла щука, дряхлая развалина: бревно бревном лежала на мхах, и спина, и бычьи её глазищи обрастали оседающей мутью, илом, как мхом.

Плотица пронеслась, как перепрыгнула старуху. Эй, очнись, эй, порадуйся! И снова играючи перемахнула через неё.

Из-за обилия ключей, родников омут целиком не замерзал. В промоины гляделось небо, зауженное прибрежным крупнолесьем. Валил постоянно пар. От избытка сырости древостой поражался гнилью, мох облеплял кору, сучья, с хвойных лап висли сивые лишайники. Вдоль берегов бурелом… В омуте бурелом: сорвавшиеся с крутизны стволы, сучья создавали непролазные завалы, и в них скапливалась рыба на зимовье. Пескари и гольяны чёрно, в несколько рядов, устилали дно. Впотьмах оцепенело жались голавли, язи, оттирали рыбью мелюзгу от выхода подземных ключей. Теснота, давка…

Плотица уплыла к знакомым зарослям. Есть хотелось — по телу дрожь! Не поспела. Такая же, как она, плотичка-годовичок усердно рыла ил, мотаясь всем телом, дёргала корешок. Ах, противная! Налетела плотица, вырвала корешок у соперницы: моё… всё моё! Шмыг под камень. Сосала корешок, как леденец.

Яснела полынья. Обозначился правый берег — обрыв, истыканный норами раков. Проступили брёвна-топляки на дне, колодины, путаница коряг и валенок с калошей, в котором — это плотица знала точно — на зиму устроился старый рак. Тут и там в полосе света запоблёскивали блёсны, вонзившиеся крючьями в топляки.

Щука

 

Иван Полуянов, сборник рассказов

« назад